Женская линия

Екатерина Щетинина

женская линия_

Смерть неотвратимо приближалась к бабе Анне, Анне Константиновне.

Уже несколько месяцев она совсем не вставала со своей кушетки со сбившимся матрацем, под лоскутным одеяльцем, сшитом ею же самой. В своем закутке, отделенном от большой комнаты перегородкой, с махоньким окошком лежала она смиренно, почти безголосо, ела по-птичьи и ни на что не роптала. Вырастив детей и внуков, похоронив мужа Фёдора более полутора десятков лет назад, увидев недавно и правнука, Анна не цеплялась за жизнь, за ее разноцветные приманки и атрибуты. Кроме одного — молитвенник старый, выцветший от времени, как и она сама, крепко держала в истончившихся ручках. Она и прежде, по молодости, не была крупнотелой, унаследовав тонкую кость по материнской линии – из «непростых», как говаривали селяне. Легенда гласила, что бабка Анны происходила из семьи ссыльных декабристов, но это обстоятельство тщательно скрывалось с первых лет революции, и никаких бумаг об этом в доме ее родителей не хранилось.

Так что легкой, сейчас бы сказали изящной, она была всегда, а теперь и вовсе – становилась невесомой, и пальцы рук уже пропускали свет, если Анна приподнимала их над пёстрой материей одеяла. Её физическое тело умалялось с каждым днем, оставляя после себя только легкое облачко исчезающей плоти…

Дочку Любу, среднюю из трёх, оставшуюся в селе и досматривающую мать, не в чем упрекнуть было: и натоплено в избе с раннего утра, и без еды не сиживали, и разговоров громких да грубых никто не вел при матери. Но дочке некогда было проводить время у постели Анны. Работа «почтальоншей», немалое домашнее хозяйство, муж без ноги, невеликий помощник, к тому же любитель «этого дела» — всё это висело большущим, несбрасываемым кулём на плечах Любы, разменявшей уже шестой десяток. Понимая это, Анна старалась как можно реже звать дочь, обходясь малым. До последнего ей самостоятельно удавалось брать в дрожащие руки кружку с питьем – квасом или чаем с молоком, прихлебнув немного, ставить ее назад. Почти не проливая…

Старшая дочь Анны Галина – Царствие ей Небесное – характер имела огневой, лихая девка уродилась: с детства управлялась с любым делом, лошадей объезживала не хуже мужиков, да и машины-механизмы её слушались. Правда, пахали бабы в войну и первые годы после неё, проклятой, друг на друге. Но после всей этой бычьей работы у её прыткой и сноровистой дочки еще оставались силы на пляс – любо-дорого посмотреть. И петь могла — выводить грудным распевным голосом песни про несчастную любовь. Особенно любила эту: «На Муромской дороге стояли три сосны, прощался со мной милый до будущей весны…». А еще «Окрасился месяц багрянцем»… и главное дальше — «сама же я сяду к рулю». И как напророчила себе трагедию: её возлюбленный, — кудрявый и миловидный, погуляв с Галиной вволю, переметнулся отчего-то к другой. Но не на ту нарвался. Галина, поняв, что ждет дитя, и убедившись в правоте сплетен о новом романе своего неверного жениха, не долго думая, схватила со стены отцовское охотничье ружье, села верхом на жеребчика и на скаку пальнула по изменнику. Пуля попала в бок, но парень выдюжил. И слава Богу. Да только Галина долго после того случая не прожила — сорока ей не было, как возникла у нее неоперабельная, как сказали врачи, опухоль. И ведь не злоумышленница, а просто страстная дщерь земли, праправнучка Евы, защищающая своё женское достоинство… Муки смертные приняла она с лихвой, отстрадала за порыв страсти своей. И как при этом не разорвалось сердце у Анны, это только Господу известно… И каково хоронить своих детей – никто не знает, кто над их гробом не стоял.

Постепенно гаснущим взором Анна в который раз оглядывала темные стены избы, срубленной полста лет назад крепким тогда еще мужем, оглядываясь на ту молодую пору жизни без сильной печали, будто сквозь дымку, облегчающую и тоску, и былые обиды. Они перепадали – и от своенравной свекрови, с которой пришлось делить дом почти тридцать лет, и от самой жизни – с её то голодом, то войной, отнявшей у нее двоих сыновей, то вот теперь растущей немощью когда-то ловкого тела.

Сколько ведер перенесла она к избе от колодца, сколько мешков и снопов увязала и перебросила на телегу, сколько земли перелопатила! Свою ли, чужую ли жизнь прожила, перенесла – Бог весть. Анна примечала всё вокруг, но больше молчала – при свекрови не сильно-то разговоришься. Болтать языком не приучена была, но наблюдательностью отличалась, с острым глазом, наделенным особым светом. «А во лбу звезда горит»… Сказки Пушкина в доме знали и любили… И действительно, когда-то, незапамятно давно, называли Анну лебёдушкой — русоволосая и голубоглазая, с тонкой талией, она отличалась от крестьянских женщин и замашками своими культурными, и аккуратностью, и сдержанностью в речах. В чертах ее лица жила неизменная кротость. Но теперь она уже не помнила своего облика, в зеркала не гляделась почитай пять лет… Ну да, с тех самых пор, как внучку замуж отдавали. В тот день Анна подарила юной невесте свое бирюзово-серебряное ожерелье – последнее, что связывало ее с отчим домом, сняла украшение с морщинистой уже шеи и протянула девушке, словно эстафету передала.

Ну что ж, пора, значит, обходиться без лукавых зеркал, всматриваться внутрь, в себя: что накопила душа, что запомнила накрепко, для какой-то важной цели, лежащей за пределами людского существования, а что мимо прошло – исчезло и высохло как утренняя роса под лучами встающего светила.

И в этот свой последний кусочек жизни Анна не позволяла себе ни о чем жалеть. Когда уставшие ее глаза уже не могли читать молитвослов, она шепотом, похожим на шуршание осеннего листочка, повторяла слова Писания, спокойная и отрешенная. Но в глубине ее существа всё еще жило одно тайное, никому ни разу не исповеданное желание, можно сказать, мечта. Не осуществленная, но не перестающая манить собой и смущать умирающую. Об одном до сих пор жалела Анна: книгу не написала, ни одну… Даже страницы ни одной не вышло из под ее тонкой руки.

А как манили её всегда, сколько помнит она себя, чистая бумага, а главное, буквы и слова – их загадочная связь между собой, их жгучая тайна, скрывающая главный для человека смысл, не постигаемый большинством за всю жизнь. Буквы и сложенные из них письмена казались Анне такими же великими, как небесные тела — серебряные звезды на черном пергаменте ночи, белковые облака на синеве дневного небосклона, багрянец и золото заката на сиреневом холсте сумерек… Слова, сложенные в повесть лет, в поэму зим, грезились Анне с детства, она видела их внутренним взором, и они говорили ей о непостижимости и мощи Творца, о его благости и милости к бесчисленным живым существам, созданным им — как видимым человеческому глазу, так и незримым, населяющим океаны и моря, леса и долы, необъятные надземные области и столь же бездонные подземные чертоги.

Обо всём этом думала Анна в последние дни своей многотрудной жизни, за которую она благодарила Создателя, но… Мечта написать книгу жила вопреки всему. Жила как будто сама по себе, независимо от женщины. Это было похоже на беременность, только иного, духовного свойства. Она вынашивала этот плод всю жизнь, часто со стыдом, все свои восемьдесят с лишним лет, но так и не родила его. Не успела? Или не было на то вышней воли?

Смерти Анна не страшилась. Пока она еще могла рассуждать, ее мысли текли примерно так: жизнь человеку даётся: он ее чувствует, осязает и наблюдает, потому может описать и потрогать. Смерть же человеку не дана. Он способен лишь представлять ее себе, воображать, но это всего лишь его придумки, не больше. Какова смерть на самом деле, не дано знать никому. Но неужели вместе с ней пропадет и исчезнет втуне всё, что собирала Анна в своей сердечной копилке, что помнила клетками тела, что хотела поведать потомкам? Вина ли это ее или просто прихоть и блажь, искушение разума, не желавшего погаснуть навсегда?

И еще о многом думала Анна – о том, как далеки бывают друг от друга намерения и поступки людей, как обыкновенно разводит их в сторону слабость человеческая и промысел Божий. Нет, она не роптала на судьбу за то, что ей, образованной, впитавшей с молоком матери грамотность, помнившей уклад зажиточного отчего дома, с пышными праздниками, с именинами, с чтением книг и журналов «Нива» по вечерам, с обязательными поездками в церковь по воскресеньям и раздачей милостыни бедным, пришлось отказаться от многих своих — если не от всех — «барских» привычек. Выходя замуж, Анна отчётливо осознавала – с Фёдором ее ждёт жизнь простой крестьянки с ее не имеющими конца-края трудами и лишениями. Какие там журналы… Но была юная любовь. К тому же отец Анны погиб при загадочных обстоятельствах на дальней мельнице, когда ей еще не исполнилось шестнадцати. Вскоре слегла от чахотки мать, подступила нужда. Выбирать женихов уже не приходилось – ни ей, ни остальным сестрам. Старшая, угловатая и болезненно застенчивая, неожиданно для всех ушла пешком в Оптинскую пустынь, и с тех пор никаких вестей от неё не приходило. Ее сутуловатая фигурка и огромные, словно укоряющие глаза, не оставляли Анну всю жизнь. «Пусть её – молвил тогда прозорливый приходской священник, — России молитвенники скоро ох как понадобятся!»

Анна вспоминала обо всем этом, пока могла. Составляла эти картинки в одно большое лоскутное одеяло, сшивала цыганской иглой, будто и впрямь книгу складывала, по частям и главам. И просила прощения у Бога, что имела и до сих пор не изжила в себе это дерзкое желание, вопреки своей природной скромности. Что посмела думать и мечтать о таком деянии…

Потом сознание Анны стало размываться, ей уже не удавалось собрать его в одно место перед собой и придать ему форму связной мысли. Оно расползалось как тесто из бадьи для заквашивания, текло по широкой столешнице кухонного деревянного стола, стекало на некрашеный пол и устремлялось дальше — за невысокий порожек, на стоптанное посередке крыльцо, туда, где страницами огромной Книги простирались бурые поля и темно-синие таежные леса, неохватные глазом… Да и глаза умирающей были уже закрыты. То, что стремилось вдаль, к любезной сердцу, пусть и не вечной, пусть и обманчивой природе, наверное, и было самим сердцем Анны, истончившимся донельзя, но поистине способным обнять и согреть собой всё-всё на этом Божьем свете. Всё, что когда-либо страдало и страдает сейчас, яростно борется и падает в бессилии, плачет и надеется, и улыбается сквозь слёзы…

Но слух оставался при ней, оказавшись самым надежным органом чувств, он как будто даже обострился с утерей способности говорить и мыслить. И Анна слышала всхлипы рядом с собой, трагический шёпот «Отходит» и другие положенные в такой час слова и звуки. А еще она со слабым удивлением различила среди этих звуков голоса сыновей — Ванятки и Мишани, не вернувшихся с великой отечественной. Но почему-то это были совсем детские голоса, тоненькие, и в них звенела ничем не омраченная ребячья радость… И этот звон больше не утихал, мелким колокольчиком выводя нежную и вроде даже знакомую мелодию. Где же она слыхала ее? Ох, не вспомнить…

А потом Анна увидела себя — сверху и чуть сбоку — и ей захотелось всплеснуть руками: неужели эта маленькая сморщенная бабулька с провалившимся ртом и заострившимся носом – это я? И люди – вон сколько – столпились около: сгорбив плечи, Люба, вторая дочь, Лида, как же она здесь оказалась? Внуки, соседи… Вздохи, шорохи… И свечи горят – белые-белые как июньские одуванчики…

— Отмучилась Аннушка, болезная ты наша…
Ага, это сватья прибыла из соседнего села.

— Да она тихонечко отошла, как заснула… Господи, помилуй ее душеньку!…

— А где ж Нина? Обещает приехать-то?

Речь шла о третьей дочери Анны, жившей в областном городе за тысячу километров от родного дома.

— Не сможет она, у нее ведь Татьяна не сегодня-завтра родит и что-то там не совсем благополучно, а отец-то ребеночка в армии… — отвечала сквозь слезы Люба, повязанная черной косынкой.

Анна увидела, как правнучек Виталик с нежным пушком на крутолобой головенке, возник в проёме двери, он уже давно просился «а госёк», но никто из взрослых его не слышал, столпившись у тела, присмирев и оглохнув от горя и присутствия смерти.

«Они еще не знают, что смерти нет» – подумала Анна. Ей безмерно захотелось их утешить, прижать к своей материнской груди, сказать, что с ней всё славно и хорошо теперь, что она продолжает их всех любить. Но некое обострившееся в ней чуткое, расширившееся знание подсказывало: есть граница или нечто вроде неё, и это нечто больше не позволит ей сделать такое привычное для матери дело.

— Пусть всё идёт, как идёт, потому что им кажется, что они должны делать то, что делают – решила Анна, — это их жизнь… И помогай им, Господи, пройти ее до конца, не упав, не сломавшись, не разуверившись!

И от этой мысли-ощущения то, что парило над остывающим телом, то, что раньше звалось Анной, получило неожиданное ускорение. И вот она уже летит над знакомым подворьем, овином, заплотом из горбыля, начинающей желтеть нивой, овражками, извилисто-стальной лентой реки… Она не выбирает путь, ее словно притягивает к себе могучий магнит, находящийся за синим горизонтом, в той стороне, где живёт младшая дочь Нина, тоже вдовая, муж умер от ран вскоре после войны.

Дымные заводские трубы, кирпичные и бетонные сооружения, перемежаемые редкой порослью зелени, урчащие машины – призрачно, подобно образам из сновидения, проплыли внизу, и Анна оказалась перед входом в двухэтажное здание с одинаковыми, забеленными краской окнами. Тяжелые двери, не открываясь, как будто всосали её внутрь, туда, туда – в конец темноватого длинного коридора. Кажется, здесь, у этих снующих людей в белых халатах и лежащих на койках женщин было раннее утро? А у Анны такого деления – на день и ночь – больше не было. Она замерла в ожидании под потолком около одной из палат, благо никто ее не замечал. Сколько прошло времени, ей было невдомёк. Но в какой-то момент та восхитительная лёгкость, к которой она уже начала привыкать, стала исчезать. Её неодолимо потянуло книзу, всё существо её вдруг сдавило неведомой силой со всех сторон, намереваясь превратить в точку, стереть в порошок.

— Вот теперь я умираю по-настоящему – последнее, что мелькнуло в сознании Анны.

И её действительно не стало.

В это самое мгновение роженица по имени Татьяна, привезенная вечером со схватками, сделав еще одно нечеловеческое усилие, вытолкнула на свет живой плод – красненькую, темноволосую девочку. С плодом были проблемы – он шел вперёд попкой. Врачи опасались за благополучный исход, однако на стороне этого ребенка явно было само провидение. Девочка сразу же проявила активность как телом, так и голосом, да и с молодой мамой беды, слава Богу, не произошло. Радость ее матери, Нины, описать не представлялось возможным – первая внучка! А сколько пережито тревог… Надо дать телеграмму в армию, юному папаше – вот счастье-то! — ликовала она.

Книга! Это было первое слово, произнесенное девочкой, спустя полтора года. А к трём она уже совершенно точно знала, что будет… писателем. Днями просиживала она около книжного шкафа с ручкой, зажатой в маленьких пальчиках, неотрывно глядя на белые листы раскрытой тетрадки. Это было крайне странно для окружающих взрослых, но совершенно естественно для той безымянной Женщины, которая долго-долго собирала силы, тренировала память и лелеяла тайную мечту о Книге. Книге обо всех женщинах своего длинного, уходящего в космически немыслимую даль Рода...

Март 2013.

--------------------------------------------------------------------------------

автор: Екатерина Щетинина

© Copyright: Екатерина Щетинина, 2013

Свидетельство о публикации №213042500834

Источник:

Проза.ру

фото:

© content.foto.google.com

коллаж: dmirix.ru

*****************************

Екатерина Щетинина

schetinina

Произведения

* Женская линия — рассказы, 25.04.2013 11:52
* И-мейл подруге в Америку — миниатюры, 01.04.2013 21:43
* Не уйти? — миниатюры, 31.03.2013 09:56
* Проявления Божьей любви — миниатюры, 09.03.2013 23:45
* Вишневый сад — миниатюры, 08.03.2013 09:23
* Как дети — миниатюры, 20.02.2013 11:53
* Долги наши... — миниатюры, 24.12.2012 21:07
* Прогулки с Неизвестным. Прогулка третья — миниатюры, 10.12.2012 11:24
* Камертон — миниатюры, 09.12.2012 20:04
* Копеечный рай — рассказы, 06.12.2012 10:58
* Про ЭТО — фантастика, 04.12.2012 10:51
* Мыслехронометраж — миниатюры, 26.11.2012 23:12
* Мой Нагваль — миниатюры, 18.11.2012 19:31
* Помазанные — миниатюры, 09.11.2012 00:15
* Не отвлекаться — миниатюры, 28.09.2012 19:51
* Если рассудить... — миниатюры, 26.09.2012 21:48
* Тривиальность — миниатюры, 23.09.2012 22:09
* Издалека долго... — мистика, 14.09.2012 11:27
* ЧАЙ — миниатюры, 12.09.2012 10:10
* Сила выталкивания — миниатюры, 01.09.2012 10:06
* Такая любовь — новеллы, 30.07.2012 14:38
* Две Анны — миниатюры, 26.07.2012 11:13
* Второе солнце — миниатюры, 20.07.2012 23:31
* Собачья жизнь — миниатюры, 10.07.2012 01:03
* Видения на Васильевском — миниатюры, 02.07.2012 23:19
* Уже пропели... — миниатюры, 29.05.2012 09:46
* Только к небу... — миниатюры, 26.04.2012 11:06
* Ещё об ангелах — миниатюры, 05.04.2012 22:14
* Обернуться? — миниатюры, 04.04.2012 08:48
* Ваньша — рассказы, 17.03.2012 21:49
* Иллюзия — миниатюры, 10.03.2012 19:55
* С приветом — миниатюры, 07.03.2012 19:36
* Заметки выжившей — философия, 05.03.2012 20:32
* Дню — миниатюры, 04.03.2012 22:46
* Красная шапочка или за искусство! — рассказы, 25.02.2012 17:31
* Тень белой вороны — миниатюры, 23.02.2012 11:22
* Первая смерть — миниатюры, 17.02.2012 18:53
* Грабитель? — миниатюры, 12.02.2012 19:58
* Из дневника сестры милосердия — репортажи, 10.02.2012 03:23
* Михалыч — миниатюры, 09.02.2012 17:14
* Ночное — миниатюры, 09.02.2012 15:46
* Закладки — миниатюры, 04.02.2012 14:38
* Перемен!!! — миниатюры, 02.02.2012 13:42
* Очнулись — конец января... — миниатюры, 31.01.2012 20:44
* Вознесение — стихи, 23.01.2012 18:16
* История одной любви — рассказы, 17.01.2012 17:16
* Энергия благодарности — миниатюры, 15.01.2012 22:32
* Пока она жива... — миниатюры, 12.01.2012 18:35
* Возвращение в тепло — миниатюры, 02.01.2012 13:58
* Самое сильное желание — миниатюры, 25.12.2011 20:46



Рейтинг@Mail.ru