Продолжение темы...

В начале сотрудничества с Дейвом Петреусом, которое продлилось почти четыре с половиной года и две войны, я часто ему говорил, что Ирак был его битвой, а Вашингтон – моей. Мы оба знали, кто наши враги. Моим врагом было время. Было Вашингтонское «время» и Багдадское «время», и шло оно с весьма различной скоростью. Нашим силам нужно было время, чтобы наращивание и более широкие планы заработали, а иракцам нужно было время для политического урегулирования, но большая часть Конгресса, большая часть СМИ и растущее большинство американцев потеряли терпение от войны в Ираке.

Будущие недели и месяцы в Вашингтоне доминировали оппоненты войны, пытаясь ввести крайние сроки иракцам и графики нам на вывод наших войск. Моя роль состояла в том, чтобы понять, как выиграть время, как замедлить Вашингтонское «время» и ускорить Багдадское. Я постоянно повторял Петреусу, что верю – у него верная стратегия и, следовательно, «Я добуду вам столько войск, сколько смогу и буду делать это так долго, как смогу».

Весь декабрь в Вашингтоне бушевали дебаты из-за возможного наращивания, главным образом в СМИ, поскольку Конгресс был на каникулах. Естественно, оппозиция Комитета Начальников штабов и Кейси увеличению войск просочилась, равно как и дебаты внутри администрации и, особенно, внутри Департамента Обороны. Центральной темой освещения прессой моего первого визита в Ирак в качестве секретаря стали озабоченности, выраженные мне командирами и даже младшими офицерами относительно наращивания – о величине военной опоры США, о снижении давления на иракцев ради обретения ответственности за безопасность – обеспокоенности, которые я открыто признавал. Становилось все более очевидно, что внутри администрации Буша гражданские предпочитали наращивание, а большая часть военных – нет. Теперь спрашивают, мог ли я каким-то образом преодолеть этот разрыв. Критика в декабре была лишь разогревом перед последующим.

Мы знали, что находимся шаткой позиции перед Конгрессом. Всё зависело от республиканского меньшинства в Сенате, останется ли оно твёрдо в использовании тех правил, что предотвратят законодательные действия контролируемого теперь демократами Конгресса по введению предельных сроков и графиков, которые свяжут президенту руки. Дезертирство республиканцев могло стать роковым для новой стратегии.

Чтобы выиграть время, в январе я разработал стратегию ведения дел с Конгрессом, которая на тот момент вызвала изжогу и в Белом Доме, и у Петреуса. Это был трёх-контактный подход. Первый состоял в том, чтобы публично выражать надежду на то, что если вся стратегия сработает – а мы узнаем это через месяцы – то сможем начать вывод войск к концу 2007 года. Это вызвало у множества сильных сторонников наращивания, и внутри, и вне администрации вопрос, склонялся ли я на самом деле к наращиванию и понимал ли я , что на это нужно время. Они смотрели на поле сражения в Ираке, а не в Вашингтоне. Я полагал, что единственным способом выиграть время для наращивания, по иронии судьбы, было поддержание надежд на начало его окончания.

Второй частью плана было призвать к обзору и докладу Петреуса о нашем прогрессе в Ираке и эффекте наращивания. Я просчитал, что смогу противопоставить призывам Конгресса к немедленному изменению курса крайне обоснованные и, полагаю, хорошие аргументы, что нам стоит позволить ввести войска наращивания в Ирак, и затем, через несколько недель исследовать, появились ли отличия. Это даст нам время как минимум до сентября. Если к тому времени наращивание не сработает, то администрации в любом случае придётся пересматривать стратегию. Сентябрьский доклад зажил бы собственной жизнью и стал бы настоящим водоразделом. (Эту тактику использования обзоров высокого уровня для выигрыша времени я часто использовал в бытность министром.)

Третий элемент был нацелен на СМИ и Конгресс. Я продолжал относиться к критикам наращивания и нашей стратегии в Ираке с уважением и признавал, что многие их озабоченности – особенно в отношении иракцев – вполне обоснованы. Итак, когда члены Конгресса потребуют, чтобы иракцы делали больше либо в военном отношении, либо в решающих законодательных действиях для демонстрации, что урегулирование происходит, то я бы сказал в доказательство или прессе, что согласен. В конце концов, я же именно к этому призывал в е-мейле Бейкеру и Хэмилтону в середине октября. Далее, я бы принял критику, сказав, что их давление было для нас полезно при передаче иракскому правительству, что терпение американского народа ограничено – хотя я твёрдо против любых законодательных крайних сроков, как «крупной ошибки». Я всегда пытался понизить температуру дебатов.

Я делю дебаты по Ираку в последние два года администрации Буша на две фазы. Первая, с января 2007 года и до сентября, касалась самой войны и, кроме того, наращивания и того, имеет ли оно смысл. Это было горькое и противное время. Во второй фазе, с сентября 2007 и до конца 2008 года, я изменил способ действий, сделав предметом дебатов темп вывода так, чтобы расширить наращивание, насколько возможно, и одновременно пытаясь снять иракские дебаты с места главного вопроса президентских выборов. Большая часть кандидатов в президенты от демократов как минимум молча признавала необходимость долговременного – пусть и резко сокращённого – американского присутствия в Ираке. Моя надежда состояла в том, что новая администрация будет действовать обдуманно – не под давлением при принятии решительных или крутых действий по выводу – и потому защитит долгосрочные интересы США и в Ираке, и в регионе.

По большей части стратегия сработала, по целому ряду причин, и все они зависели от действий и твёрдости других. Первым стало расширение движения «Пробуждение», возглавляемого шейхом Саттаром и его суннитами в Анбаре, наряду с успехом Петреуса и наших войск в быстром изменении ситуации в Ираке к лучшему и так, что через несколько месяцев это стало невозможно отрицать. Мы стали видеть признаки того, что наращивание работает ещё в июле. Вторым стала твёрдость президента и его власть наложить вето. А третьим то, что республиканское меньшинство в Сенате, по большей части, поддерживало нас и предотвратило проведение законодательно обязывающих графиков и сроков вывода наших войск. Конгресс просто ненавидел открыто бросать вызов президенту, что возложило бы на них очевидную и полную ответственность, если всё покатится к черту. Наконец, и переговоры с иракцами в 2008 году по Стратегическому Рамочному Соглашению, ставящему окончательную дату присутствия наших войск, стали решающими при снятии вопроса вывода на президентских выборах 2008 года – и выиграли ещё больше времени.

Но всё это ещё было в будущем, когда 11 и 12 января 2007 года Кейси свидетельствовали перед сенатским комитетом по иностранным делам о наращивании, а Пит Пейс и я свидетельствовали по вопросу о нём двум комитетам по Вооружённым Силам. Хотя всех нас допрашивали с пристрастием и весьма интенсивно, я думаю, что Конди выдержала ещё более сложную сессию – думаю, главным образом потому, что она была в администрации во время принятия решения о вторжении в Ирак и стала мишенью для чувства разочарования членов в отношении всего хода войны. Подозреваю, что ещё одной причиной того, что ей досталось тяжёлое время, стало то, что по меньшей мере четыре члена Комитета по Иностранным Делам планировали выставить свои кандидатуры на пост президента и рассматривали слушания, как платформу. Сенатор Крис Додд от Коннектикута обвинил администрацию в использовании наших солдат в качестве «пушечного мяса», сенатор Джо Байден сказал, что новая стратегия была «трагической ошибкой» и «скорее всего ещё и ухудшит дело», сенатор Барак Обама от Иллинойса сказал «основной вопрос в том, что американский народ – и , я думаю, каждый сенатор в этой секции, республиканец или демократ – теперь должен столкнуться в тем, в какой момент нам сказать «Хватит»?». Республиканцы тоже не были особой поддержкой. В конце концов, сенатор Чак Хейгель от Небраски заявил, что наращивание стало бы «наиболее опасным внешнеполитическим просчётов со времён Вьетнама».

Пейс и я получили иной опыт, частично потому, что республиканцы в комитетах по Вооружённым Силам в целом больше поддерживали военную политику президента, особенно Джон МакКейн. Но всё же была масса критики со стороны демократов и острые вопросы республиканцев. Мне было немного полегче ещё и потому, что для меня это были первые слушания после утверждения, я был не таков, как мой предшественник. Я получил широкую поддержку, когда заявил на слушаниях о своём предложении расширить численность Армии и морпехов. И думаю, я усыпил (как и Белый Дом, Петреус и другие) их бдительность, когда продемонстрировал надежду, что мы сможем начать вывод войск к концу года.

Как часто бывает, члены задали несколько вопросов, которые мы сами себе не задавали. В отношении Малики и других иракских руководителей, раздававших обещания в то самое время, был высказан большой скептицизм, в отличие от того, что так часто было раньше – это нас удивило. Такой скептицизм был усилен весьма прохладной поддержкой плана самим Малики и другими иракскими руководителями в публичным выступлениях. Отвечая на вопрос, сколько продлится наращивание, я чуть не влип – «месяцы, а не годы». И Пейс, и я предполагали в плане вопросы военных лидеров явной оппозиции.

Все, кто свидетельствовал, не ожидали дружественной атмосфере, но думаю, что Райс, Пейс и я – и Белый Дом – были застигнуты врасплох горячей реакцией и критикой. И не скоро дела пошли лучше. Прилагались бесчисленные усилия, чтобы провести обязывающие и не обязывающие резолюции против наращивания, чтобы связать величину присутствия войск США с иракским проведением законодательных актов и использовать билли по финансированию для того, чтобы ограничить возможности президента, или чтобы усилить его власть. Все эти усилия в конечном итоге кончились неудачей, но прежде доставили и нам, и администрации массу тревог и привели к серьёзным финансовым сбоям в Пентагоне, ведь Конгресс финансировал войну тонкой струйкой, каждые несколько месяцев в течение всего года.

Одной сферой, которая поистине проверила моё терпение, стала нацеленность сенаторов на критерии дела и требование, чтобы иракский Совет Представителей ввёл в действие особые сроки для законодательства по ключевым вопросам, таким, как де-Баасификация, распределение доходов от нефти и провинциальные выборы. Это тот подход, что я рекомендовал Бейкеру и Хэмилтону, но тогда я не полностью понимал, насколько жёсткими будут эти действия для иракцев, именно потому, что они фундаментально определяли политический и экономический курс страны на будущее. Вспомните, у них не было опыта компромиссов в течение тысяч лет истории. В самом деле, политика в Ираке с незапамятных времён состояла в действиях «убей или будешь убит». Я слушал с растущей яростью, как лицемерные и тупые американские сенаторы выставляли все эти требования иракским законодателям, а сами даже не могли провести бюджет или соответствующие билли, не говоря уже о работе со сложными проблемами, вроде дефицита бюджета, социальной защищённости и реформы наименований. Сколько раз мне хотелось встать с места за столом свидетелей и крикнуть: Вы, ребята занимаетесь этим более двухсот лет, и не можете провести обычную законодательную инициативу. Как же вы можете так нетерпеливо вести себя с горсткой парламентариев, которые занимаются этим всего-то год после четырёх тысяч лет диктатуры? Дисциплина требовала, чтобы я держал рот на замке, и в конце каждого заседания я был вымотан.

Почти сразу же после заявления президента от 10 января о наращивании и республиканцы, и демократы в Конгрессе стали искать пути обратить процесс вспять или, по меньшей мере, выражали неодобрение. В Сенате республиканец Джон Уорнер предложил двухпартийную резолюцию против наращивания, но в поддержку сил, борющихся с аль-Каидой в провинции Анбар. Руководители демократов поддержали не обязывающую резолюцию Уорнера, считая, что если они её проведут, то смогут после предпринимать более сильные шаги, например ввести условия для расходования средств на войну. Но Уорнер не набрал необходимые шестьдесят голосов, чтобы воспрепятствовать обструкции, и резолюция тихо умерла. Слишком многие сенаторы просто не могли заставить себя поддерживать билль, который, по-видимому, подрезал войска.

В Палате представителей демократ Джек Мерта, председатель подкомитета по ассигнованиям на оборону и хитрый старый конгрессмен, был более тонок. Он предложил, чтобы подразделения перед размещением соответствовали строгим критериям боеготовности, этот маневр – как утверждали Пейс и я на слушаниях 6 февраля 2007 года – связал бы нам руки и эффективно сократил бы количество сил США в Ираке на добрую треть. План Мерта состоял в том, чтобы предложить поправку к нашему запросу дополнительных военных ассигнований $93 миллиардов, затем на Капитолийском Холме, а провести надо было к апрелю, чтобы избежать сбоев. Мы боролись против предложения Мерта и вариантов его всю весну, поскольку демократы обратились к биллю о расходах, как двигателю для проявления своей оппозиции наращиванию.

К концу января номанация Кейси на пост начальника штаба армии и Петреуса на пост командующего в Ираке были представлены Сенату. Как и предполагалось, был настрой против Кейси, главным образом среди республиканцев. Наиболее энергично против выступал МакКейн, как и ранее он говорил, что считает Кейси неподходящим для этой работы. Уорнер сомневался. Сенатор Сьюзен Коллинс от Мейн не поддержала Кейси, сказав, что он слишком далёк от армии, и что она не видит ничего положительного в его послужном списке командующего в Ираке. Сенатор Сэксби Чэмблисс от Джорджии колебался от поддержки к оппозиции. Даже некоторые из тех, кто готов был голосовать за Кейси, не считали его лучшей кандидатурой. У меня не было шансов изменить мнение МакКейна, он не говорил мне, что не будет пытаться организовать оппозицию кандидатуре Кейси. Я говорил с Уорнером и остальными. Конечно, это было для Джорджа удручающе, после всей его службы, и 20 января я предложил президенту, чтобы он выразил Кейси свою неизменную поддержку – он быстро так и сделал. Меня особо тревожило моральное состояние Кейси, ведь Петреус так быстро продвигался к утверждению в Сенате. Я сказал Кейси об отрицательной реакции, но объяснил: «Вы несёте ответственность за Ирак, а они ненавидят то, что там происходит». Я уверил его, что президент «стоит за него горой», и Пейс и я тоже. Я сказал, что надеюсь – он будет утверждён 9 или 10 февраля. Лидер большинства Гарри Рейд заявил, что поддержит утверждение Кейси, и 8 февраля он это сделал. Но всё же четырнадцать сенаторов проголосовали против. А против Петреуса не было ни одного голоса.

Думаю, затем президент сделал ошибку. Частным образом республиканцам, а затем публично он ударил по демократам, спрашивая, как они могли единогласно поддержать Петреуса, но быть против генерального плана и ресурсов, необходимых для его исполнения. Это был логичный аргумент, но он вызвал огромное недовольство среди демократов. Это заставило их стать намного осторожнее при утверждении высших офицеров на много месяцев вперёд из-за опасений, что тот же аргумент будет направлен против них.

Маневры в Конгрессе из-за использования билля о финансировании войны в целях изменения стратегии усилились в конце февраля и в марте. Подкомитет Мерта 15 марта установил график вывода войск США из Ирака к концу августа 2008 года и, как Мерта предсказывал, ввёл требование готовности подразделений и длительность размещения. В тот же день Сенат проголосовал 50 — 48 против обязывающей резолюции, поддержанной Гарри Рейдом, которая требовала перемещения из Ирака через 120 дней после того, как билль был бы принят, и ставила целью завершение вывода большей части войск к концу марта 2008 года, ограничивая миссию остававшихся войск подготовкой, контр-террористическими операциями и защитой активов США. Я впервые с трудом отбивался и в частных встречах и в Конгрессе, и с прессой 22 марта, обрисовывая последствия законотворческих маневров для военных усилий и для наших войск, которые были ограничивающими для наложения вето президента и задерживали финансирование на недели. Несмотря на мои предостережения на следующий день, 23 марта, Палата проголосовала 218 голосами против 108 за финансирование войны, но установила крайний срок вывода войск США из Ирака – 31 августа 2008 года. А 26 числа Сенат провёл билль по финансированию войны с крайним сроком полного вывода войск к 31 марта 2008 года. В апреле, 25 и 26 соответственно, Палата и Сенат одобрили призыв согласительного комитета к началу вывода войск до 1 октября 2007 года и завершению его через 180 дней. Президент 1 мая наложил вето на билль. Мы, наконец, 25 мая получили военное финансирование без каких-либо ограничивающих формулировок, но усилия конгрессменов по изменению стратегии продолжались, как и наши бюджетные искривления, вызванные задержками финансирования. Я сказал членам Конгресса, что я пытался направлять крупнейший в мире супер-танкер в неведомых водах, а они ожидали, что я буду маневрировать, как ялик.

Я пытался на позволить мошенникам на Холме отвлечь меня от продолжения выполнения планов по Ираку, главным образом расширения наращивания как можно дольше в 2008 году. А 9 марта я сказал своим сотрудникам, что если к октябрю наше положение в Ираке не улучшится, стратегию придётся менять. 20 марта на видеоконференции с Петреусом я сказал, что во время посещения Багдада в середине апреля хотел обсудить с ним, как бы он определил успех с учётом наращивания. Он сказал, что считал – наращивание продлится как минимум до января 2008 года, год с его начала.

26 марта я сказал Пейсу, что хочу частным образом встретится с президентом перед апрельской поездкой в Ирак, чтобы убедиться, что «знаю, где будут его мысли в октябре». Я сказал Пейсу, что по-моему, нам необходимо долговременное присутствие в Ираке, и чтобы этого добиться, нужно политически «сдвинуть Ирак к середине осени с центрально места» в США. Это значило, что ситуация с безопасностью должна улучшиться настолько, чтобы Петреус мог честно заявить, что мы добились прогресса и он может начать выводить бригаду в октябре, а это даст эффект расширения наращивания до февраля. Пейс верно отметил, что не только Дейв определяет успех; Петреус должен рассказать нам о своём мнении, но окончательный сигнал должны дать президент и я.

При входе в Овальный Кабинет, справа от стола президента – подарок Королевы Виктории Президенту Рутфорду Б. Хпйесу в 1880 году, сделанный из дерева британского корабля Resolute— скрытый проход, ведущий в частные покои президента, самое недоступное «внутреннее убежище» в Вашингтоне. Справа при входе – ванная (которую Буш 41 называл по имени сотрудника, который ему не нравился), маленький кабинет слева и умеренного размера гостиная с небольшой кухней – прямо, там стюарды Белого Дома готовили кофе, чай и другие напитки. С одной стороны столовой – дверь, ведущая в коридор между Овальным Кабинетом и офисом вице-президента, а с другой – французские двери, ведущие в небольшое патио, где президент может посидеть на свежем воздухе наедине. Я много раз бывал в той столовой, когда работал с Бушем 41; там мы садились и смотрели начало воздушной войны против Ирака в январе 1991 года по телевизору. Я никогда не видел президента Буша в Овальном Кабинете или даже в смежных с ним комнатах без пиджака и галстука. Несколько раз я завтракал с Бушем 43 в той столовой, и я всегда хотел заказать «настоящий» завтрак – бекон, яйца, тост. Но Буш ел здоровую пищу – хлопья и фрукты, и потому я сдерживал свою склонность жирной пище и обходился английским кексом.

Я лично встречался с президентом в той столовой 30 марта и сказал ему, что думаю, нам надо так или иначе переломить ситуацию в Ираке к осени. Я сказал, что нам надо убрать проблему Ирака с переднего политического плана до праймериз в феврале 2008 года, чтобы кандидаты-демократы не заблокировали сами себя на публичных позициях, которые могли воспрепятствовать им в дальнейшем поддерживать сохранение значительного военного присутствия в Ираке «в будущем», что я считал необходимым для сохранения там стабильности. Я говорил с Петреусом и Комитетом Начальников Штабов, сказал я президенту, и мы все считаем, что, вероятно, начнём вывод войск в октябре, но темп будет таким, чтобы Петреус мог поддерживать наращивание всю весну 2008 года. Я снова подчеркнул, – окажется ли стратегия работающей к октябрю или нет, к тому моменту будут нужны изменения, чтобы выполнить наши долговременные цели достаточного присутствия войск в Ираке.

Президент сказал, что согласен со мной. Он также сказал, что не знает, как долго он сможет заставить республиканцев поддерживать вето. Инициатива любого сокращения должна исходить от Петреуса, и президент спросил: «Как он определит успех?»

Затем президент сказал, я думаю, несколько обороняясь, что он не исключает Чейни или Хэдли из обсуждения этого, хотя ему и мне надо при случае поговорить неофициально. Он сказал, что не будет поднимать вопрос сокращения, но я должен не стесняться встретиться с ним или позвонить.

Я ушёл после завтрака, полагая, что мы согласились с необходимостью начать вывод в октябре, и что инициатива должна исходить от Петреуса. Моей проблемой было получить на это согласие Дейва.

Расширяя наращивание

Прежде, чем я смог продолжить стратегию расширения наращивания после октября, мне надо было обратиться к болезненной реальности. В январе я объявил о нескольких инициативах, чтобы дать членам Национальной Гвардии и Резервам больше предсказуемости при размещении; они впредь будут размещаться, как подразделения – раньше многие размещались, как отдельные лица в более крупных, наскоро собранных командах – и были мобилизованы не более чем на год. Эти решения были очень хорошо восприняты руководителями Гвардии и Резерва, самими войсками и Конгрессом. В то же время, я понимал, что существует подобная же проблема в постановке ясных, реалистичных целей долгосрочной политики размещения активных регулярных сил, особенно армейских. Ещё 27 декабря 2006 года я спросил Роберта Ренджела и моего первого старшего военного помощника генерал-лейтенанта ВВС Джин Ренуар – каковы за и против вызова подразделений, пробывших короткое время дома по сравнению с нынешней политикой. В смысле морального духа (и грядущего объявления о наращивании) я спросил не лучше ли одобрить такие вызовы лишь для инженерных батальонов (необходимых особенно в части усилий, направленных против самодельных взрывных устройств), как «единичных» или сменить политику для всех сил в Ираке пока у нас там нынешний уровень сил. Мне было сказано, что пока нет альтернативы нынешней политике, уровень развёрнутых сил в Ираке и Афганистане потребует перемещения активных регулярных подразделений прежде, чем они проведут полные двенадцать месяцев дома. Это стало главным фактором для моего решения рекомендовать значительный рост количества армии и корпуса морской пехоты. Это было ещё до того, как президент приказал наращивать силы. Надо было что-то делать.

Армия представила лишь два варианта: расширить развёртывание войск с двенадцати до пятнадцати месяцев или сократить время, которое солдаты проводят дома, до менее года. Это стало самым трудным решением, которое я принимал за всё время работы министром, сложное потому, что я знал, насколько сложно было развёртывание даже на год, и не из-за отсутствия семей, но потому, что нахождение в боевых подразделениях в Ираке (и Афганистане), сражения и стресс от боёв были постоянными. Не существовало передышек от примитивных условий жизни, жары и неизвестности, что может случиться в следующий момент – опасность, ранение, смерть. Пропустить один юбилей, один день рождения ребёнка, один праздник – уже достаточно тяжело. Мой младший военный помощник, тогда ещё майор Стив Смит, сказал мне, что его приятель – офицер среднего звена сказал, что пятнадцати-месячная поездка было чем-то большим, чем просто двенадцать-плюс-три. Стив напомнил мне, что пятнадцати-месячная поездка заставила вытерпеть «закон двух» – солдаты теперь потенциально упустят два Рождества, два Юбилея, два дня рождения. И всё же Пит Чиаралли, ставший моим старшим военным советником в марте, сказал, что войска ожидают такого решения – пятнадцати-месячных командировок – и со столь ценимой мною прямотой продолжил: «И они считают вас из-за этого кретином».

Однажды я получил письмо от девочки-подростка, дочери солдата, который уехал на пятнадцать месяцев. Она писала:

Во-первых, пятнадцать месяцев – это очень долго. Так долго, что когда член семьи возвращается домой, то это своего рода затруднение. Не совсем, конечно, настоящее затруднение. Они столько уже пропустили и столько ещё пропустят. Во-вторых, они не совсем «дома» на год. Конечно, они в Штатах [sic!], но не дома. Мой папа проходил подготовку целое лето. Так что я не могла его много видеть. И даже это не худшее, ещё хуже то [sic!], что когда предполагается, что он дома, ему могут позвонить в любую минуту, чтобы что-то сделать… спасибо вам за потраченное время, и я надеюсь, что вы примите всё сказанное мной во внимание, принимая будущие решения о развертывании. Меган, aka Army brat.

Я не знаю, узнал ли отец Меган когда-либо о том, что она написала мне, но если бы он и узнал, я надеюсь, что он был очень горд ею. Я, конечно, гордился. В конце концов, немногие подростки могут заставить министра обороны почувствовать чувствую себя идиотом. Но её письмо, и другие подобные ему, были так важны, потому что они не позволяют мне забывать о влиянии на реальную жизнь моих решений и цену, которую платили семьи наших военных.

После консультаций с начальниками штабов и затем президентом 11 апреля я объявил о расширении развёртывания. Все боевые командировки армии в Ирак, Афганистан и Африканский Рог расширялись до пятнадцати месяцев. Я понятия не имел, когда мы сможем вернуть двенадцати-месячные командировки. И республиканцы, и демократы критиковали решение, поскольку для них оно отражало провал и расходы на президентскую войну в Ираке.

Опыт покажет, что пятнадцати-месячное развёртывание и в Ираке, и в Афганистане для войск и семей оказалось ещё хуже, чем я предполагал. Хотя я и не могу доказать это статистически, но считаю, что эти длительные поездки значительно обострили пост-травматический шок и внесли вклад в растущее число самоубийств, это мнение усилили комментарии и солдат, и их супругов. Пусть я гарантировал им целый год дома между командировками, но этого было недостаточно.

Хотя войска и ожидали подобного решения, многие солдаты и их семьи делились разочарованием и гневом с репортёрами. Я не могу их винить. Именно они должны были страдать от последствий «закона двух».

К началу сентября

Сложность расширения наращивания к сентябрю 2007 года (когда Петреус должен был представить свой доклад о прогрессе) была намного меньше, чем к весне 2008 года, подчёркнута риторикой и республиканцев, и демократов в Конгрессе. Часто используемая фраза «мы поддерживаем войска» в паре с «мы совершенно не согласны с их миссией» не разбила лёд в отношениях с военными. Наши ребята на фронте были толковыми, они спрашивали меня – почему политики не могут понять, что в глазах военных поддержка их самих и поддержка их миссий связаны воедино. Но больше всего меня сердили комментарии, полные пораженчества – отправка посланий в войска, что они не могут победить и, следовательно, теряют жизнь ни за что. Худшее выражение появилось в середине апреля от лидера сенатского большинства Гарри Рейда, который на пресс-конференции заявил: «Эта война проиграна» и «Наращивание ничего не даст». Я был в ярости и поделился неофициально с некоторыми сотрудниками цитатой из Авраама Линкольна, которую давно выписал: «Конгрессмен, который сознательно предпринимает во время войны действия, которые наносят моральный ущерб и принижают военных – саботажники, их следует арестовать, изгнать или повесить». Нет нужды говорить, что я никогда не проявлял таких чувств публично, но, тем не менее, настроение у меня было именно такое.

Президент встретился со своей командой высших официальных лиц в Ираке 16 апреля – с Фэллоном, Петреусом и нашим новым послом в Ираке Райаном Крокером, участвовавшим в видеоконференции. Крокер был великолепным дипломатом, всегда стремившимся принимать самые трудные назначения – Ливан, Пакистан, Ирак, Афганистан. Он быстро завоевал доверие президента, хотя последовательный реализм Райана привёл к тому, что Буш дразнил его человеком «стакан наполовину пуст» и саркастично называл «Солнышком». Крокер выковал замечательно сильное сотрудничество с Петреусом. Посол характеризовал разрушительный вклад недавних взрывов парламентского здания Иракского Совета Представителей и перспективы прогресса при проведении закона о де-Баасификации, устанавливающего дальнейшие условия амнистии для некоторых членов партии Баас и закона о распределении доходов от нефти – два ключевых критерия, как я уже отмечал – и в администрации, и в Конгрессе в показателях национального примирения. Президент велел Крокеру прояснить иракцам, что им необходимо «что-то нам продемонстрировать». Делегаты Конгресса вернулись после поездки, сказал он, говоря, что там нет никакого политического прогресса, и что военные не могут завершить свою работу, и предупредил, что войска будут выведены. «Политической элите необходимо понять, что им нужно оторвать зады от стульев, – сказал президент. – Нам не нужны идеальные законы, но они нужны. Нам нужно хоть что-то, чтобы прикрыться от критиков».

Петреус доложил, что, несмотря на продолжающиеся атаки экстремистов, которые привлекали значительное внимание общественности, наши войска демонстрировали медленный, последовательный прогресс, и предшествующая неделя была отмечена наименьшим количеством религиозных убийств с июня 2006 года. Он предостерёг, что у нас впереди трудная неделя, поскольку силы США вошли в районы, где ранее нашего присутствия не было. Он охарактеризовал свои планы развёртывания остальных войск и корпуса морской пехоты, прибывающих в Ирак. В конце брифинга Петреус заявил, что он одобряет объявление о расширении командировок до пятнадцати недель: «Это даёт намного больше гибкости. Это было правильно, и для большинства подразделений – не такой уж большой сюрприз».

Перед самым отъездом из Ирака я переговорил с Питом Пейсом на тему, как подступиться к Петреусу. Я сказал ему, что не хочу, чтобы Петреус выходил со встреч, думая – Мне было сказано закончить это дело к октябрю и мне надо рекомендовать к октябрю спуск. Мы договорились, что необходимо долговременное присутствие в Ираке, и нам надо создать для этого условия.

Я прибыл в Багдад в середине дня 19 апреля. Пейс, Фэллон и Петреус встретили меня у самолёта. Мы сразу прыгнули в вертолёт и отправились в Фаллуджу. Ситуация по безопасности была ещё слишком непрочна, чтобы я мог пойти в город, потому и провёл брифинг в нашей мобильной штаб-квартире в провинции Анбар. Она была весьма вдохновляющей. Уезжая, я пожал руки и сфотографировался со многими военными, в том числе с группой офицеров, державших знамя Техасского университета. В зоне боёв я постоянно натыкался на «агги», и всегда для меня это было нечто особое, хотя сталкиваться в зонах боев с теми, кому я выдавал дипломы всегда тревожно.

Мы вернулись в штаб-квартиру Петреуса и приступили к военной стратегии – в частности, как понизить уровень жестокости и выиграть время для внутреннего политического урегулирования. Мы все согласились, что достижение этих целей потребует расширения наращивания после сентября. У меня был двухчасовой неофициальный обед с Пейсом, Фэллоном, Петреусом и Чиарелли, за которым последовала двухчасовая встреча с ними же на следующий день. Мы обратились к следующим вопросам: как политически поддержать дома значительное большое число военных в течение года, как максимизировать вероятность поддержания существенного количества войск в Ираке в будущие годы и как установить долговременную безопасность и стратегические отношения с Ираком. Ответы на все три вопроса должны были принимать во внимание двойственную реальность роста оппозиции в Конгрессе США и роста желания доминирующих в Ираке шиитов – особенно внутри правительства и самого Малики в их числе – избавиться от «оккупантов». Решающим должна была стать оценка успеха в сентябре Крокером и Петреусом.

Я подчеркнул Дейву, что рекомендации должны быть его собственными, не продиктованными мной или кем-то другим, но со держали мнение о необходимости продления наращивания на год или более и обеспечения достаточного присутствия США. Петреус сказал, что он, скорее всего, порекомендует вывести одну бригаду в конце октября или начале ноября, вторую – в начале или середине января, а затем по бригаде каждые шесть недель или чуть больше. Это позволит ему сохранить 80% наращивания в конце 2007 года и 60% к концу февраля. Это станет сигналом и американцам, и иракцам, что (так или иначе) перелом произошёл и, надо надеяться, дал шанс принять рациональное решение относительно долговременного присутствия. Пейс и Фэллон – оба одобрили такой подход.

Как обычно, когда я прибывал в Ирак – это был четвёртый раз за четыре месяца – я встретился со всеми высшими иракскими официальными лицами правительства. Это был переход к сути дела, когда я мог записать их аргументы, от нереального оптимизма президента Талабани и обычно пустых обещаний предпринять шаги по проблемам до постоянных жалоб вице-президента суннита Тарика аль-Хашими о том, что его игнорируют, оскорбляют и отодвигают в сторону, а равно и его озабоченности диктаторским подходом Малики. В этой поездке было и новое – неофициальная встреча, на которой премьер-министр Малики обрушил на меня лично целый перечень жалоб, которые он выдвинул «как брат и партнёр». Выражая одобрение твёрдой поддержке президента Буша, он сказал, что мои заявления с выражением разочарования в прогрессе движения иракского правительства к урегулированию, в частности закон о нефти и де-Баасификации, вдохновят баатистов вернуться. Он сказал, что понимает – США страстно желают помочь иракскому правительству, не реальность сурова. Он не может заполнить посты в министерстве, и это помимо других проблем. Он продолжил и сказал, что «показатели дают стимул террористам и вдохновляют сирийцев и иранцев». Он сделал вывод, что политическая ситуация крайне хрупка, и потому нам надо избегать определённых публичных заявлений, которые помогают лишь нашим «врагам».

Когда он закончил, я уже кипел. Я ему сказал, что «время идёт» и наше терпение тоже заканчивается при отсутствии у них политического прогресса. Я сердито сказал, что каждый день, который мы покупаем им ради урегулирования, оплачен американской кровью, и что нам необходимо вскоре увидеть какой-то реальный прогресс. После встречи я переживал из-за того, что месяцами аргументировал в Конгрессе прецедент для этого парня, пытаясь избежать обязывающих показателей и сроков, выиграть для него и его коллег время для работы по крайне мере над некоторыми из их политических проблем.

Как обычно и происходило, посещение наших войск возродило мой моральный дух. Я отправился к объединённой американо-иракской военной полиции в Багдаде, в место, предназначенное для обеспечение безопасности вокруг. Это было центральным моментом стратегии Петреуса – вывод сил США с крупных баз и перемещение в ограниченный районы вместе с иракскими партнёрами. Я воображал себе полицейский участок, подобный участкам в большинстве американских городов в центре густо-населённого городского района. Тот, где я побывал, напротив, был расположен в середине огромного открытого пространства – по сути, небольшой форт с бетонными стенами, защищающими большое каменное здание в центре. На входе были портреты иракцев, погибших иранцев с этой базы. Меня провели в среднего размера конференц-зал, заполненный иракскими армейскими офицерами и полицейскими, американскими солдатами и офицерами, почти все были в бронежилетах и с оружием. И прямо там, в центре зоны боёв, в аналоге форта «Апач» в Багдаде я получил информацию иракских офицеров в PowerPoint. PowerPoint! Боже мой, что мы делаем с этими людьми? Я завис. Потребовался весь самоконтроль, чтобы удержаться от смеха. Но то, что эти люди – и иракцы, и американцы – пытались делать, и какая отвага требовалась для этого – это было не смешно. Я вышел под огромным впечатлением, не меньшим, чем от ужасных условий, в которых наши молодые солдаты должны были работать день и ночь.

Я доложил о результатах встреч с Петреусом президенту 27 апреля в Кэмп-Дэвиде. Давая показания перед Сенатским Комитетом по Ассигнованиям две недели спустя в ответ на вопросы я не продемонстрировал никакой возможности того, что сентябрьская оценка может дать шанс сокращения сил в Ираке. Поскольку полное наращивание в Ираке ещё не состоялось, то это вызвало небольшую вспышку гнева в прессе. Было сказано, что у меня отличающиеся от президента и остальной администрации идеи, что я готов «выбросить полотенце», если мы не увидим, что к сентябрю наращивание сработало. На самом деле, именно над этим президент, Конди, Стив Хэдли, Пейс, я и командиры работали много недель. Это согласовывалось с моим подходом держать морковку возможного сокращения войск, чтобы как минимум пройти сентябрь и, надо надеяться, дойти до весны 2008 года так, что большая часть наращивания состоялась.

Большая часть внешних наблюдателей и «военных экспертов» – даже вице-президент – по-видимому, и представления не имели о том, как тонкая нить всей операции висела на волоске в Конгрессе всю весну и лето. Джордж Буш понял.

Президент снова пришел в Пентагон 10 мая на встречу с руководителями и со мной в «Танк», который на самом деле представлял собой весьма простую, практичную комнату. Когда все собрались, председатель и его заместитель сели во главе огромного стола из светлого дерева, командующие армией и флотом сели слева от них, а командующий морской пехоты и начальник штаба ВВС – справа. Флаги родов войск висели за спиной председателя, видеоэкраны – в другом конце комнаты, на стене слева от председателя висели портрет президента Линкольна и его генералов. Справа от председателя и на ступеньку выше находился длинный узкий стол для сотрудников. Когда приходил президент, он и другие гражданские лица – в том числе и секретарь – сидели спиной к Линкольну, а армейское руководство – с одного конца и по другую сторону стола.

В тот день в Танке президент был весьма беспристрастен и задумчив. Он сказал собравшимся: «У многих людей горизонт – не более дюйма, моя работа в том, чтобы он был милю величиной». Он продолжал: «Мы работаем с группой республиканцев, которая не хочет быть занята. Они думают, что демократия на Ближнем Востоке – мечта о трубопроводе. Мы работаем с демократами, которые не хотят использовать военную силу». Он сказал, что психология на Ближнем Востоке была «в загоне» и нам надо убедить всех, что мы собираемся остаться. Его заботило, что использование до десяти боевых бригад в Ираке – около 50 000 человек – могло быть излишним, и нам надо рассмотреть последствия до сентября. Буш отметил, что «многие в Конгрессе не понимают наших военных».

В тот же день я встретился с сенатором Карлом Левиным, председателем Комитета по Вооружённым силам, чтобы понять, есть ли у него проблемы в поддержке Пейса на второй двухлетний срок в качестве председателя, исторически это рутинный вопрос. Хотя первый срок Пита продлится до конца сентября, но назначения старших военных проходят сложно и в Комитете по Обороне, и в Белом Доме, и в Конгрессе, а потому мы пытались их наладить заранее, за несколько месяцев. Я хотел, чтобы Пейс продолжал работать второй срок. Мы хорошо ладили, я доверял его суждениям, и он всегда был ко мне справедлив. Это было хорошее партнёрство. Но мой звонок Левину оказался чем угодно, только не рутиной. Он сказал, что не будет принимать участие в поддержке Пейса и ему повторное назначение не кажется хорошей идеей. Он сказал, что, вероятно, будет в оппозиции, он сверится с демократами в комитете. Я был ошеломлён.

На следующий день я поговорил с Джоном Уорнером, республиканцев высокого ранга в комитете. Он не выказал энтузиазма и сказал, что повторное утверждение может стать проблемой – он поговорить с республиканцами. В тот же день я поговорил с МакКейном. Он заявил, что нужен кто-то новый, но сам он не станет возглавлять сражение на стороне противников. Уорнер перезвонил мне пятнадцатого, чтобы сказать, что говорил с Сэксби Чэмблиссом и Линдси Грэхемом, и все они считают, что предложение поставить Пита – плохая идея. Левин позвонил на следующий день и сказал, что высоко ценит Пита лично, но считает, что он слишком связан с прошлыми решениями. Левин мне сказал, что демократы были в ярости, когда президент использовал назначение Петреуса против них. В самом деле, Левин был точен в отношении публичности: «Голосование за или против Пейса станет моделью того, к чему вы идёте, справляясь с войной таким образом».

Я затем поговорил с Митчем МакКоннелом, лидером республиканцев в Сенате. Он считал, что предложение назначения Пейса приведёт к дальнейшей эрозии республиканской поддержки при последующих голосованиях о смене курса в Ираке. Всё больше республиканцев ощущали «тихую ярость» от того, что Буш позволил Ираку «утопить всё правительство». Его вывод: если республиканское руководство Комитета по Вооружённым силам против номинирования Пейса, то нам следует к ним прислушаться.

Спустя неделю Линдси Грэхем сказал мне, что слушания по утверждению Пейса станут взглядом назад; это будет судебный процесс для Рамсфельда, Кейси, Абизайда и Пейса – пересмотр каждого прежнего решения за прошедшие шесть лет. Внимание будет направлено на сделанные ошибки, а сам процесс, вероятно, ослабит поддержку наращивания. Новый человек мог бы всего этого избежать.

Я держал Пита в курсе всего, что я делал и всего, что я слышал. Он, что ожидаемо, относился ко всему стоически, но могу сказать, что он был крайне разочарован теми людьми в Сенате, которых он считал друзьями и сторонниками, и которые ими не оказались. (Я напоминал ему о линии Гарри Трумена, если вы хотите иметь друга в Вашингтоне – купите собаку). Надо сказать, он хотел сражаться. У меня были две озабоченности при продвижении. Первая – сам Пит. Из опыта первых рук я знал лучше, чем кто-либо другой, насколько могут быть отвратительны слушания по утверждению. И, основываясь на том, что я слышал и от республиканцев, и от демократов в комитете, было, по меньшей мере, пятьдесят пять процентов за то, что Пит потерпит поражение после долгого и кровавого разрушения его репутации. Я ясно ощущал, что Питу стоит завершить замечательную карьеру под поднятым флагом, нетронутой репутацией и благодарностью нации. Ирак стал настолько поляризующим, что процесс повторного назначения вероятнее всего унизил бы этого хорошего человека. Вторая моя озабоченность была в том, что горькое сражение на утверждении в середине наращивания могло подвергнуть опасности всю нашу стратегию, при том, насколько слаба была поддержка на Холме. Предостережение сенатора МакКоннела достигло цели.

Я поделился этими мыслями с Питом и президентом, и последний неохотно согласился со мной. Итак, приняв одно из самых трудных решений, я рекомендовал Бушу не предлагать снова кандидатуру Пита. Мы с Питом договорились, что новым кандидатом станет Майк Муллен, глава морских операций. В заявлении 8 июня я сказал: «Я не новичок в спорных утверждениях, и я от них не уклоняюсь. Однако, я решил, что в данный момент нации, нашим мужчинам и женщинам в форме и самому генералу Пейсу не пойдёт на пользу испытание разногласиями при выборе следующего председателя Объединённого Комитета Начальников Штабов». Хотя я никогда не говорил столько, сколько президент Буш или кто-либо ещё, в сердце своем я знал, что фактически пожертвовал Пейсом ради спасения наращивания.

Гордится тут мне нечем.

Продолжение следует...

--------------------------------------------------------------------

Источник